Неточные совпадения
—
Я не сержусь на глупого,
Я сам над ним смеюсь!»
«Какой ты добрый!» — молвила
Сноха черноволосая
И старика
погладилаПо
белой голове.
— Эта княжна Мери прехорошенькая, — сказал я ему. — У нее такие бархатные глаза — именно бархатные: я тебе советую присвоить это выражение, говоря об ее глазах; нижние и верхние ресницы так длинны, что лучи солнца не отражаются в ее зрачках. Я люблю эти глаза без блеска: они так мягки, они будто бы тебя
гладят… Впрочем, кажется, в ее лице только и есть хорошего… А что, у нее зубы
белы? Это очень важно! жаль, что она не улыбнулась на твою пышную фразу.
Он задумчиво сидел в креслах, в своей лениво-красивой позе, не замечая, что вокруг него делалось, не слушая, что говорилось. Он с любовью рассматривал и
гладил свои маленькие,
белые руки.
Оно, пожалуй, красиво смотреть со стороны, когда на бесконечной
глади вод плывет корабль, окрыленный
белыми парусами, как подобие лебедя, а когда попадешь в эту паутину снастей, от которых проходу нет, то увидишь в этом не доказательство силы, а скорее безнадежность на совершенную победу.
Прочие трогали нас за платье, за
белье, за сапоги,
гладили рукой сукно, которое, по-видимому, очень нравилось им.
И говорил, что я стала хорошенькая и скромная и стал ласкать меня, — и как же ласкать? взял руку и положил на свою, и стал
гладить другою рукою; и смотрит на мою руку; а точно, руки у меня в это время уж были
белые, нежные…
Из-за широких камышей подымается луна, трогая холодным светом края старого дворца;
белая гладь сверкает, порой трескается и стонет…
— Я скоро уеду… — печально говорила Аглаида и молча
гладила Нюрочку своею мягкою
белою рукой.
Белые кудри чесала
Дедушке Сашина мать,
Гладила их, целовала,
Сашу звала целовать.
И вдруг: все это — только «сон». Солнце — розовое и веселое, и стена — такая радость
погладить рукой холодную стену — и подушка — без конца упиваться ямкой от вашей головы на
белой подушке…
Он вышел из дому. Теплый весенний воздух с нежной лаской
гладил его щеки. Земля, недавно обсохшая после дождя, подавалась под ногами с приятной упругостью. Из-за заборов густо и низко свешивались на улицу
белые шапки черемухи и лиловые — сирени. Что-то вдруг с необыкновенной силой расширилось в груди Ромашова, как будто бы он собирался летать. Оглянувшись кругом и видя, что на улице никого нет, он вынул из кармана Шурочкино письмо, перечитал его и крепко прижался губами к ее подписи.
Рыбачьи лодки, с трудом отмечаемые глазом — такими они казались маленькими, — неподвижно дремали в морской
глади, недалеко от берега. А дальше точно стояло в воздухе, не подвигаясь вперед, трехмачтовое судно, все сверху донизу одетое однообразными, выпуклыми от ветра
белыми стройными парусами.
Перстень
погладил черную бороду и лукавою усмешкой выказал два ряда ровных и
белых зубов, от которых загорелое лицо его показалось еще смуглее.
Когда старик поднимает голову — на страницы тетради ложится тёмное, круглое пятно, он
гладит его пухлой ладонью отёкшей руки и, прислушиваясь к неровному биению усталого сердца, прищуренными глазами смотрит на
белые изразцы печи в ногах кровати и на большой, во всю стену, шкаф, тесно набитый чёрными книгами.
Нигде, даже у берега, не вспухала волна, не
белела пена; даже ряби не пробегало по ровной
глади.
Белье стираешь? Приходи через час, я с тобой условлюсь. Будешь
гладить для мастерской.
Он сбегал во дворец в спальню, где стояли две узких пружинных кровати со скомканным
бельем и на полу была навалена груда зеленых яблок и горы проса, приготовленного для будущих выводков, вооружился мохнатым полотенцем, а подумав, захватил с собой и флейту, с тем чтобы на досуге поиграть над водною
гладью.
Прошло четверть часа. С суеверным ужасом я вглядывался в угасший глаз, приподымая холодное веко. Ничего не постигаю. Как может жить полутруп? Капли пота неудержимо бежали у меня по лбу из-под
белого колпака, и марлей Пелагея Ивановна вытирала соленый пот. В остатках крови в жилах у девушки теперь плавал и кофеин. Нужно было его впрыскивать или нет? На бедрах Анна Николаевна, чуть-чуть касаясь,
гладила бугры, набухшие от физиологического раствора. А девушка жила.
Был солнечный, прозрачный и холодный день; выпавший за ночь снег нежно лежал на улицах, на крышах и на плешивых бурых горах, а вода в заливе синела, как аметист, и небо было голубое, праздничное, улыбающееся. Молодые рыбаки в лодках были одеты только для приличия в одно исподнее
белье, иные же были голы до пояса. Все они дрожали от холода, ежились, потирали озябшие руки и груди. Стройно и необычно сладостно неслось пение хора по неподвижной
глади воды.
Изнемогающий от бессонницы ястреб дозволяет себя трогать и
гладить и окончательно убирает
белые перья.
Дядя был в синем шелковом архалуке с вышитыми
гладью застежками, богато украшенными
белыми филограневыми пряжками с крупной бирюзой. В руках у него была его тонкая, но крепкая палка из натуральной кавказской черешни.
Вот что мне представлялось: ночь, луна, свет от луны
белый и нежный, запах… ты думаешь, лимона? нет, ванили, запах кактуса, широкая водная
гладь, плоский остров, заросший оливами; на острове, у самого берега, небольшой мраморный дом, с раскрытыми окнами; слышится музыка, бог знает откуда; в доме деревья с темными листьями и свет полузавешенной лампы; из одного окна перекинулась тяжелая бархатная мантия с золотой бахромой и лежит одним концом на воде; а облокотясь на мантию, рядом сидят он и она и глядят вдаль туда, где виднеется Венеция.
Вот лицо, молодое, приветное,
Вот и ручка, — раскрылось окно,
И
погладила клячу несчастную
Ручка
белая…
И когда она утвердительно кивнула головой, Сима тихо примостился на краю кровати, положил
белую руку Лодки на колено себе и стал любовно
гладить ладонью своею горячую пушистую кожу от локтя до кисти.
Туман лежал
белой колыхающейся, бесконечною
гладью у его ног, но над ним сияло голубое небо, шептались душистые зеленые ветви, а золотые лучи солнца звенели ликующим торжеством победы.
Ветер ласково
гладил атласную грудь моря; солнце грело ее своими горячими лучами, и море, дремотно вздыхая под нежной силой этих ласк, насыщало жаркий воздух соленым ароматом испарений. Зеленоватые волны, взбегая на желтый песок, сбрасывали на него
белую пену, она с тихим звуком таяла на горячем песке, увлажняя его.
Замолчал. И всё круг нас задумалось с нами вместе, только тени тихо
гладят усталую землю, истомлённую за лето обильными родами хлеба, трав и цветов. Холодной тропою уходит в лес река, то тёмная и мягкая, то
белая, как молоко.
— Ну да, утюг. Большой, горячий утюг. Вам будет так очень удобно, можно будет даже
белье гладить. И красиво очень.
Уж как встану я, бывало, по раннему по утрушку,
Потихонечку приду ко твоей ко кроватушке,
Сотворю над тобой молитву Исусову,
Принакрою тебя соболиным одеяльчиком,
Я
поглажу тебя по младой по головушке:
«Да ты спи же, усни, моя
бела лебедушка,
Во своем во прекрасном во девичестве,
На мягкой на пуховой на перинушке».
— Дело хорошее, Иванушка, — думчиво молвил Герасим,
гладя племянника по
белым, как лен, волосенкам. — Доброе дело отцу подмогать.
Помню, как ярко и жарко пекло солнце сухую, рассыпчатую под ногами землю, как играло оно на зеркале пруда, как бились у берегов крупные карпии, в середине зыбили
гладь пруда стайки рыбок, как высоко в небе вился ястреб, стоя над утятами, которые, бурля и плескаясь, через тростник выплывали на середину; как грозовые
белые кудрявые тучи сбирались на горизонте, как грязь, вытащенная неводом у берега, понемногу расходилась и как, проходя по плотине, я снова услыхал удары валька, разносящиеся по пруду.
Две пары весел, дружно прорезав тихую
гладь речонки, взвились в воздухе, рассыпав целый каскад алмазных брызг, и снова погрузились в воду. Еще и еще… Весла мерно опускались и поднимались, разбрасывая брызги. Солнце окрасило их, эти брызги, рубиновыми, сапфировыми и опаловыми огнями, и
белая, опоясанная голубым поясом борта «Нан» птицей метнулась по направлению залива.
Розовые щеки удивительно моложавой попечительницы порозовели еще больше. Она до безумия любила всю эту смесь тончайшего батиста и прошивок, рисунки
гладью, тонкие строчки на нежном, как паутинка,
белье. Быстро приложив к глазам черепаховую лорнетку, она устремилась к рабочим столам, увлекая за собою Нан.
Эти лучшие рукодельницы были Васса и Дорушка, с редким для таких маленьких девочек искусством вышившие подушку для дивана; среднеотделенки Феничка Клементьева и Катя Шорникова сделали удивительные метки на батистовые платки, а старшие, заготовлявшие тончайшее
белье на продажу, все вышитое
гладью с удивительными строчками и швами, похожими легкостью и воздушностью своей на мечту.
Затаив дыхание, смотрела на всю его красоту Дуня… Здесь, на широком, вольном просторе, править рулем не было уже необходимости, и, предоставленная самой себе, плавно и быстро скользила все вперед и вперед
белая лодка… Медленно убегал берег позади; под мерными взмахами весел Нан и Дорушки изящное судно птицей неслось по голубовато-серой
глади залива. А впереди, с боков, вокруг лодки сверкала хрустальная, невозмутимо-тихая, водная глубина.
— Не Игорь, a Ольга… Ольга Корелина, родная сестра Гори, — отвечает ласковый голос, и нежные мягкие руки сестры милосердия любовно и ласково
гладят юную черненькую головку, резко выделяющуюся среди
белых наволочек. — Милая девушка, я знаю все… Вам не имеет смысла скрывать от меня что-либо… — звучит так ласково и просто голос Ольги Корелиной.
— Катерина Ивановна, вы
гладите свое
белье?
Мы вышли на палубу. Светало. Тусклые, серые волны мрачно и медленно вздымались, водная
гладь казалась выпуклою. По ту сторону озера нежно голубели далекие горы. На пристани, к которой мы подплывали, еще горели огни, а кругом к берегу теснились заросшие лесом горы, мрачные, как тоска. В отрогах и на вершинах
белел снег. Черные горы эти казались густо закопченными, и боры на них — шершавою, взлохмаченною сажею, какая бывает в долго не чищенных печных трубах. Было удивительно, как черны эти горы и боры.
Вера Дмитриевна, уткнувшись лицом в ладони, плакала, стыдясь своих слез и не в силах сдержать. А он нежно
гладил ее по волосам.
Белый сумрак спускался на море. Бултыхала вода, над тихою поверхностью кувыркались выгнутые черные спины дельфинов с торчащими плавниками. И все кругом было смутно и бело.
Домой он вернулся поздненько,
погладил белокурую голову спящего сына, грамматика, и поговорил со старшим, ритором, об отце ректоре, о задачках, разрядах и тому подобных ученых вопросах, спросил виновного мужика, поил ли он коней, и затем лег на
белый деревянный диванчик с решетчатою спинкою, а о своем деле — ничего.
Вдали, на темной
глади реки, мелькает
белое, едва заметное пятнышко; вот уж словно лебедь широкою грудью разрезывает струи, сцепляется с другим товарищем, опрокинутым в воде, поднимает крылья…
Тетя-мама часто плакала и все спрашивала Валю, хочет ли он уйти от нее; дядя-папа ворчал,
гладил свою лысину, отчего
белые волоски на ней поднимались торчком, и, когда мамы не было в комнате, также расспрашивал Валю, не хочет ли он к той женщине.
Ветер с воем мчался вдоль реки. За ним, прыгая с тучи на тучу, яростно гнался гром. Сверкнула молния, осветив встревоженную речную
гладь и высокие прибрежные обрывы. На одном обрыве что-то неподвижно и ярко
белело над самою кручею. Борька удивился: что это может быть? Человек — не человек.
Белье, что ли, развесили сушиться и забыли?
— Друг ты мой единственный! — говорил Владимир Михайлович и
гладил черную блестящую шерсть. Точно от полноты чувства, собака опрокидывалась на спину, скалила
белые зубы и легонько ворчала, радостная и возбужденная. А он вздыхал, ласкал ее и думал, что нет больше на свете никого, кто любил бы его.
Плакать я перестал, ни о чем не думал и только шел, с каждым шагом точно растворяясь в пустоте
белой и безграничной
глади.